[indent] Портовый городишка прохладным морским ветерком ударил ему в лицо, напоминая о том, что МакДугал наконец-то прибыл на свою родину, в Шотландию. Местные портовые работники суетились, трудно было понять магглы тут или волшебники, настолько все толпились и куда-то спешили, видимо на паром. Оставив за плечами Лондон, полный смога от дымоходов; местные начинают довольно рано топить камины, будто бы по инерции, а не из-за приближающихся холодов. Деревья ещё не полностью превратили свои листья в золотистые, зелени оставалось всё же больше. Но погода будто бы шептала, что ничего хорошего не происходило. Тем не менее, он смог наконец-то вздохнуть полной грудью, пережив все те испытания, которые свалились на его голову. И скоро, вероятно, его голова пострадает от рук старшего брата, который и вызвал его домой, с помощью письма. В нём значилось, что законная жена Арта умерла. Вероятно, если бы Ниалл не смог оправиться и выйти на связь с семьей, до этого события, то не узнал бы о произошедшем. Всё сложилось чересчур близко друг к другу. Он, отправившись в Венгрию, для заключения выгодных поставок драконьих ресурсов, угадил в капкан, который сомкнулся вокруг его шеи. Вспоминает об этом недавнем прошлом колдун с неким будоражащим чувством, которое пробирает до кончиков пят. Алл с юности любил соревнования, ещё больше любил выгоду для себя. И когда её пытаются отобрать, мужчина это так просто не оставит.

[indent] Склоны западной части Карпатких гор оставили ему на память массу впечатлений: дерзость и борзость местных контрабандистов, которые решили сорвать его сделку, присвоив себе товар; рана, что превратилась в шрам и, которую он получил на левую сторону груди, и как бы не было парадоксальным, в виде когтей дракона, которые увы оставил не крылатый ящер, а обычный человек. Что же, было бы глупо говорить, что находить общий язык с драконами Ниалл мог намного лучше, чем с людьми и так с самого детства. Многие говорили, что благодаря его тонкому умению чувствовать ситуацию, именно младший из сыновей МакДугала должен заключать сделки и Алл это делал. Делал потому, что хотел не отставать от старших братьев. Делал потому, что злился, зная, что ему в любом случае не суждено будет возглавить клан. Он не ненавидел брата за суровую реальность, что именно Арту суждено заменить отца, он ненавидел чувство быть ненужным в этой семье. И потому, возможно, часто делал опрометчивые поступки, особенно по молодости, руководствуясь горячей головой. Впрочем, даже сейчас порой руководствуясь эмоциями, пусть и не так часто. Возможно, именно потому, он не бросил то дело. Возможно потому  и получил злосчастный шрам, который теперь скрывает от чёрной плотной рубашкой, и кожаным жилетом.

[indent] Вместе с тем, Ниалл привез с собой не только шрамы, но и утешение. В той поездке, ему удалось познакомиться с девушкой по имени Эмеральд, которая занимаясь похожим с ним делом, очень удачно пересеклась с мужчиной и буквально выходила, после того пекла. Была ли это любовь? Да кто его разберет, первым о чём подумал Ниалл, это о благодарности и о семье англо-венгерских заводчиков, брак с дочерью которых очень положительно сказался бы на его семье. Кроме того, она чистокровная, что оказалось приятным дополнением ко всему этому ансамблю из ситуаций. Вернулись в Лондон они уже вместе с Эммой, но девушка отправилась к своим британским родственникам. Ниалл счел это более уместным, чем представлять будущую жену во время траурной церемонии прощания с женой брата. Она не сопротивлялась этому утверждению.

[indent] Перебравшись на остров с помощью специального скрытого порт-ключа в порту, МакДугал оказался за окраиной Портри, практически рядом с их родовым имением в чертогах заповедника. Свой порт-ключ он оставил там, в Венгрии, вместе со многими вещами, которые потерял. Наверняка с учетом переезда, он прибыл к концу мероприятия, в какой-то степени даже радуясь. Похороны никогда его не радовали. Про себя и в тоже время вслух, мужчина проговорил:
[indent] - Не жалей мёртвых, жалей живых. – Ту часть, про «тех, кто лишен любви», он решил пропустить. Перед глазами воцарились ворота дома, с родовой буквой «М», будто бы напоминая как долго его не было дома. Фраза ещё раз отразилась в его голове. Когда-то он слышал эту цитату от одного мудровго человека, но уже не вспомнит от кого именно. Правда ведь, живым намного сложнее, чем мёртвым, которым уже нет дела до нас, они своё отбыли.
[indent] Но не лишены ли в этом доме любви?

[indent] Семейное кладбище встретило его мрачной атмосферой и людьми, которые оставляли цветы у могилы усопшей. Артис с остальными уже стояли в стороне, провожая «гостей». Говорят, ведь, что на похороны не приглашают, кому это важно – сами придут. По правде говоря, он даже не знал с чего начать. Впрочем, говорить ничего и не пришлось. Молчаливые объятия оказались тем самым приветствием, которое удовлетворило их обоих.
[indent] - Соболезную, брат. – Кивнул мужчина, задумываясь о том, что не подумал взять с собой цветы. Этот жест она бы не оценила, оценили бы они. Ниалл посмотрел в сторону Никкаль, которая будто бы держалась в стороне, хотя видела, что он вернулся. Мужчина подумал о том, что за этот практически год, она стала будто бы старше. Черты лица выразительнее, взгляд обращенный к нему строже. В принципе, заслужено.
[indent] - Как ты держишься, искорка? Как сестра? – Совершенно проходные вопросы, но они должны звучать. Что-то подсказывает, вряд ли она сможет с ним говорить откровенно при всех. Как минимум потому, что должна ещё высказаться по поводу его исчезновения, - ей наверняка это нужно.

[indent] трэверс подавил в себе ехидный смешок, а нет, не подавил. за время так называемой семейной жизни с рейной, он настолько часто слышал поверхностные и весьма самоуверенные выражения, что давно научился пропускать их мимо ушей. несмотря на всю самостоятельность большинства женщин, всё же многие вещи были сделаны только потому, что были позволены. сайлас давал много свободы своей жене, потому что знал, только так он может её обуздать. безусловно, видеть капающую ядом рейей, желающую ему смерти, на самом деле вряд ли говоря всерьёз, стало чем-то обыденным. потому он выбрал для себя самую верную позицию. порой стоит прогнуться, чтобы получить желаемое. но почему-то в данном случае, словесные перепалки только поднимали ему настроение. ему захотелось уточнить, что в любом случае придётся собирать вещи, ведь несмотря на фактическую смену владельца, большая часть бумаг всё равно у него, как у старшего сотрудника и основателя, а потому, смена кабинета вполне логичный жест. но конкретно этот факт, предпочёл оставить так и не озвученным, пусть будет неким сюрпризом в будущем. [indent] - знаете, мне всегда нравились дерзкие и напористые женщины, – в действительности нет, до своего замужества, он бы предпочёл кого-нибудь сродни её сестры, просто удобной девушки, которая бы не отсвечивала на его фоне, занимая позицию тени. патриархальное воспитание, которым его наделил отец порой вырывалось из всех щелей. для него являясь чему-то нормальным, фундаментом под ногами. их с люцерисом мать тоже пыталась быть дерзкой, но позже поняла, что нужно иметь иной подход к мужу, особенно, когда он поднимает на тебя руку. сайлас подобными вещами не занимался [ну, почти], тем более в отношении рейной, порой шутя, что она может задушить его во сне в противном случае. – однако, не всегда дерзость призрак высокого интеллекта, мисс яксли. – он пожал плечами, отпуская её руку. – и, если вам хочется доказать обратное, сделайте это в работе, а не на словах. – отступил на несколько шагов, поставил свой небольшой саквояж с бумагами на тумбу в проходе, сам слегка облокотившись на неё, заставляя прогнуться на ножках от веса мужчины. -  ваш отец в своё время поделился со мной бесценным опытом, как партнёр, но надеюсь вы понимаете почему работа с вами вызывает подобную реакцию. вы не проработали в этих стенах ни дня, не закладывали фундамент; если не ошибаюсь были в америке? но да не важно. прежде чем быть такой самоуверенной, подумайте о том, что я сказал ранее. у вас ещё есть шанс отказаться и продать те 40% мне, подумайте об этом. – после этого сай выпрямился, намереваясь покинуть стены офиса. сегодня у него ещё была назначена встреча и с учётом того, что сотрудников у них было немного – по его же инициативе и недоверчивости в основном – многое приходилось выполнять самому, в частности обсуждать стратегии и правильные ответы с клиентами на слушаньях. как показывал опыт, не всегда связи и желание надавить на судей, самый верный выход. трэверс беспокоился о престиже и репутации, несмотря на свой зачастую поверхностный и отстраненный образ на публике. [indent] выходя из офиса, он поручил их секретарю, магглорожденной волшебнице – иногда нужно было держать то, что ненавидишь ближе всего, дабы создавать тот самый образ и престиж, о котором говорилось выше – подготовить некоторые документы, хотя прекрасно понимал, что мадемуазель яксли их не подпишет. однако так хотелось подкинуть маска в этот котёл.

---

[indent] моргнув несколько раз, таким образом приспосабливая глаза к полутьме; интересно сколько времени он пробыл так, держа в руках бутылку, будто она к нему приклеилась. мужчина отпускает руку юфемии, которую инстинктивно хватил, непонятно чего опасаясь. возможно, служба тёмному лорду откладывает некий отпечаток на любой, даже самой гибкой психике. возможно, потому, когда ты пьян, вряд ли думаешь, что в офис, который охраняют защитные чары, что сам и накладывал, может проникнуть кто-нибудь посторонний. разом в последнее время его подводил, оставалось лишь надеяться, что это не так уж и заметно.
[indent] сайлас всегда приводил в пример свой трудоголизм, как нечто выдающееся, что ставит его в выигрышное положение на фоне других. он привык получать что-то не только с помощью связей отца, но и уметь пользоваться ими так, чтобы его собственная жизнь имела подобающий вид. вот только даже у самого чёрствого сухаря, что делает всё по будильнику, могут быть бутылки рядом с кожаным диваном и тонная окурков в дорогущем антиквариате на кофейном столике. правда жизни, от которой никуда не скрыться. в правом виске слегка покалывало.
[indent] - вы так громко говорите или мне кажется. – мужчина наконец сел на диван, оставив бутылку на столик. кажется, сознание медленно возвращалось к нему, вместе с реальностью. как-то даже мерзко было находить себя в подобном состоянии, причем уже которую неделю подряд, пусть и лишь ближе к выходным. трэверс не любил в себе проявления слабости, вернее часто не позволял. от того, что юфемия застала его в таком виде вызывало ещё большую головную боль.
[indent] в последнее время их отношения для него стали какими-то странными. всё в его жизни стало странным: отец, требующий наследников, рейна, которая принимает зелья, дабы они не случились и работа с яксли, которая не покинула его жизнь и продолжает маячить перед глазами. и всё это на фоне нарастающего конфликта, которому он посвятил вторую часть своей жизни.
[indent] - как видите, уже отдыхаю. что вы делаете так поздно в офисе? – интересуется он, практически обыденным тоном, будто его это действительно интересует. возможно, совсем немного. и у них действительно завтра заседание, и ему действительно важное заседание, но… - совсем забыл, что иногда заседания назначаю на субботу. – мужчина потёр переносицу, глаза немного «засыпал песок», от постоянных недосыпов. кое-как поднявшись с дивана, он направился в сторону юфемии, чтобы взять с тумбочки ещё сигарет и зажигалку, не отдавая себе отчёт в том, что она стоит в их радиусе и примерно в следующие несколько секунд, теперь уже сам нависнет над ней, подмечая насколько же девушка ниже него. протягивает руку за спину волшебницы и берет нужные вещи, отступая. – не беспокойтесь, переночую тут, завтра буду как новенький. – вероятно, ему давно пора было бы снять номер в гостиницы или какую-нибудь квартиру, ведь это «расставание» с рейной может оказаться довольно длительным. она выше того, чтобы снять свою оборону и пойти ему на уступки. он выше того, чтобы продолжать это терпеть.
[indent] - вам тоже стоит отдохнуть, ступайте домой. – трэверс откидывается на спинку дивана, в полусидящем положении, принимая практически умиротворенный вид. он будет тут сам, в одиночестве его сила.

[indent] Молодой человек внимательно рассматривает черты лица белокурого монстрика. Нечёсаной худощавой девчонки, на которой явно измывались. Сай не привык сочувствовать людям ниже его по статусу или… в принципе сочувствовать. Ему не нравится жалость, он не любит проделывать это с собой или с другими. Жалость для него равносильна слабости – таким его вырастил Оберон. Как бы жизнь не пыталась столкнуть тебя со скалы в бушующий океан, ты всегда должен понимать, что лучше разбиться о скалы, но не показать свою слабость, но в идеале – столкнуть с этой скалы своего обидчика. Таким он и был, хоть и благодаря золотой ложке во рту Трэверсов, многое мог себе позволить; пусть это и не значило, что всё в жизни само сыпалось в руки Сайласа, некоторые вещи нужно заслужить. Уважение не купишь, как и статус достойного наследника чистокровного рода.

[indent] Он встаёт с корточек, ощущая тяжесть в ногах после такого положения. Легким движением стягивает невидимую пыль с превосходно выглаженных брюк типичного британского денди-аристократа. Проделывает это отстраненно, будто бы потеряв интерес, к товару, который ему только что насильно продали в Косом переулке. Когда девочка произносит своё имя, Сай вновь обращает на неё внимание.

[indent] - Хм. – Выдавливает мужчина, склоняя голову на бок. – Довольно старомодное имя, Батши. Кто твои родители? Какой ты крови? – Интересуется он, добавляя. – Исключая это… отребье. – Он не знает в курсе ли она, знает ли кого-то из своего прошлого, помимо этого человека, что явно проиграл остатки души в карты и заложил тело девчонки как залог, чтобы не попасть в Ад. Но… тот огонь который крылся в этих круглых глазах, запал с которым она говорила, переплетенный с кошачьей осторожностью, подтверждал простую истину, что маленькую зверю выжить хоть и не просто, но благодаря выдержке очень даже возможно. Может быть всему виной то, что Батшеба была девчонкой. Колдун ни раз думал о том, как часто его отец морально, порой физически, измывался над их матерью. Но Ним подтверждала простую истину, что порой в женщине больше сил, нежели в мужчине и они могут выдержать неимоверную боль. Хоть Сайлас и оставался жертвой традиционных патриархальных устоев и считал, что его женщина обязательно, должна идти за его спиной, но всё же – сильных признавал. Возможно, в глубине души фибрами он тяготел именно к таким личностям, вне зависимости от пола. И сейчас, маленькая волшебница смогла привлечь его внимание.

Сайлас вновь достаёт из небольшой коробочки в пиджаке сигарету, и поджигая закуривает. Ему не так много за двадцать, но как только молодой человек выпустился из Хогвартса, вредные привычки стали его активно одолевать. Первым из них стал пагубный пример взрослых мужчин, которые обсуждая политический строй, всегда выкуривали по сигаре, мня о себе вероятно многое с максимально важным видом. Ему казалось это чем-то особенным, делающим старше, но со временем оказалось просто пагубной привычкой, успокаивающей нервы, с невозможностью бросить. Трэверс на секунду задумался, прежде чем ответить.

[indent] - Пожалуй… - Протянул он с несколько отстраненным тоном. – Ничего. Рабы мне не нужны, ты свободна идти на все четыре стороны. – Мысленно добавил «дети меня не привлекают», от этой мысли прошла неприятная дрожь по телу. С каким бы посылом этот Кайя не отдавал свою племянницу, закрадывались мысли о том, что относился он к ней далеко не должным образом. Тревэрс направился в сторону выхода, но у самой двери остановился оборачиваясь. – Хм, однако, у меня есть одно предчувствие… Если в тебе есть достаточно сил, чтобы выбрать правильную сторону, я могу дать тебе шанс отомстить. – По самым неизвестным для себя причинам, Сай сделал этот странный шаг. Почему-то ему захотелось дать ей шанс. Дать шанс на жизнь. Люди в отчаянье – самые преданные люди. А здесь чувствовалось умение прятать свой страх, хоть и где-то там в тёмных глазах он таился.

[indent] Сайлас вышел из помещения, размышляя пойдет ли девчонка за ним. После этого вечера колдун утомился и честно говоря хотел смыть себя этот смрад Лютного и подворотней. Смыть горящей водой, или горящим огневиски.

[indent] ему бы податься в политику; ему бы не проявлять столько интереса к темной магии и не отсвечивать молодой, горячей кровью, которую можно использовать. но чем моложе получаешь метку, чем ближе к осмысленным, рискованным и смелым шагам тех, к кому примкнул, тем меньше заботятся о том, на что ты готов. теодгар смотрит в наполненные болью глаза и уверен, к этому попросту невозможно быть готовым.

[indent] теодгар получает задание переманить на их сторону новую кровь, и не гнушаться любых способов - не рекомендация, приказ. он слишком слаб, чтобы сопротивляться, - слушает нотт; есть более фанатичные в этих вопросах волшебники, - думает нотт, но вслух не высказывает и никоем образом не подает виду, что что-то не так. думает, что, в конце концов, его обязанности перестали вызывать изумление, нескончаемый поток множества против и судорог страха по всему телу, как и перестали вызывать вопросы - нотт кланяется, сжимает крепче волшебную палочку и ей же проводит у лица, набрасывая маску. он поспешно покидает зал - покидает пределы его внимания - и выдыхает, концентрируя свое внимание на водовороте аппарации. а потом стоит и мертвыми глазами наблюдает за страданиями волшебника, которому просто суждено распластаться на полу, пока не вымолвит обреченное согласен.

[indent] мужчина оказывается слаб телом, но не слаб духом. чем громче кричит от боли, тем отчетливее слышатся его отказ, его угрозы и его попытки вымолить прощение, - у нотта перепонки напряжены, его голос режет с каждой секундой все сильнее, настырнее. мужчина обрывками кидает что-то про министерство, и тео ослабевает давление заклинания, чтобы расслышать, но усиливает, после брошенного: - я и сам из министерства, - потому что никто в нем не поможет, если попросту не дать этому ходу. аврорат сколько угодно может биться о попытки поймать подобных ему, но редким сотрудникам удается поймать действительно стоящих пожирателей, еще реже ловят тех, кого просто выгодно сдать - на кого просто выгодно вывалить вину, - остальных сольют еще до суда или в его процессе, и этот круговорот начнется заново. такие, как он, напирают безнаказанностью, потому что могут - потому что в этой сети слишком много правильных волшебников с неограниченным влиянием, и слишком легко выходит избежать наказания; пусть слишком много сил приходится потратить, чтобы все именно так и вышло.

[indent] волшебник просит сжалиться - взывает к остаткам совести, надежды или чего бы то ни было еще, лишь бы его отпустили, отказываясь принимать, что обратного пути больше нет. тео в последний раз выкручивает волшебную палочку, усиливая действие круциатуса, и собирается прервать этот абсурд хотя бы на несколько минут - выдохнуть самому и дать возможность мужчине собрать мысли в кучу, - но его крик бьет по сознанию сильнее, чем стоило бы, и с губ тео срывается убивающее раньше, чем он успевает это осознать; и, наконец, тишина.

[indent] теодгар стоит еще какое-то время неподвижно, пока эта тишина не начнет давить - пока не начнет прислушиваться к звукам за окном. оглушающее на комнату скрывает происходящее в ее пределах, но не скрывает от ажиотажа за ее границами, и тео отвлекается на щебетание птиц или щебетание чужих голосов, которые он путает с пением птиц, - не важно, этому не придает значение. слишком долго следил, чтобы точно знать, что гостей не предвидится. опускает, наконец, палочку к подолу мантии и проводит другой рукой по шее, будто убеждаясь, что на ней нет стягивающей веревки; шумно выдыхает и подходит ближе к обездвиженному телу, оглядывая его с ног до головы, давая себе возможность обдумать следующие ходы. это провал.

[indent] оправданный, учитывая упорство волшебника в своих убеждениях, или отчаянный, предвещая увиденных в словах и действиях теодгара множества неправильных попыток убедить его в обратном. он хочет снять маску, но опасается усугубить ситуацию - зашторенное окно больше не придает уверенности. останься он жив, теодгар непременно бы выкрутился из ситуации - для того слишком много способов от страха до внушения, - но мертвое тело создает проблемы, с которыми он едва раньше сталкивался, учитывая все обстоятельства. теодгар думает несколько минут, делает глубокий вдох и шумный выдох, прежде чем на мгновение избавиться от маски и окунуться вновь в круговорот аппарации.

[indent] - я к мистеру мальсиберу, - решение о том, чтобы заявиться в кабинет ее кузена, а не на порог дома кого-то из приближенных друзей, ему кажется самым верным. тео думает, что даже пусть он даст лишний повод к насмешке, но так он сократит причин для собственного ареста, и, что важнее, останется дома, - нет, не назначено. да, это срочно, - нотт возвышается над столом секретаря и бросает свое требование резко, едва смотря ей в глаза. он пользуется корочкой адвокатуры и ссылается на срочность разбора одного из дел, и даже прикидывает в голове, что действительно можно приписать под это все, но молчит за излишними комментариями и ждет приглашения.

[indent] - мистер мальсибер, - факт того, что теодгар застал мужчину под конец рабочего дня в своем кабинете, преподносит мнимое облегчение; тео проходит вглубь кабинета, оглядывая на наличие других лиц, жмет руку мужчине в приветствие, и при хлопке двери, с подачи секретаря, достает из кармана волшебную палочку, магией заглушая звуки для тех, кто снаружи, - есть один деликатный вопрос, мейнрат, который требует безотлагательного вмешательства, - теодгар выдает слабую, ироническую ухмылку, и поясняет: - одному волшебнику, который по ряду причин не может обратиться сам, нужна помощь, непосредственно связанная с работой твоего отдела, - потому что сказать, что волшебник мертв и лежит распластавшись на полу гостиной собственного дома с явными признаками пыток, не рискует даже под оглушающим.

Вниз - по стеклу острым
это так просто
по стеклу вниз
У Селенит болят скулы от изобилия улыбок в этот вечер. Она улыбается, когда в доме появляется друг отца, которого она видела пару раз, но особенно не ощущала в себе желание проявить интерес к мужчине. Улыбается, когда радушной хозяйкой приглашает гостя и отца за стол. Улыбается все так же, поддерживая разговор привычно, все эти светские обсуждения погоды и кто кого хотел бы элегантно послать. Можно было бы даже особенно не интересоваться, что происходит за столом - все происходило совершенно естественно.
До той минуты, пока до нее не дошло осознание: она улыбается уже под хвалебные слова отца в ее адрес, что на миг вызывает удивление среди отточенных гостеприимных эмоций. Все-таки Гелиодор Мальсибер не из тех людей, что тратят слова попусту, на какое-то пустое восхваление, даже и собственных детей. А тут он прямо-таки заливался соловьем о том, как ему повезло с дочерью, вы, мистер Розье, уже успели оценить наверняка ее хозяйственность и безусловную красоту.
Селе прищуривается на каждую фразу отца, не встревает, успешно изображает смущение. Паззл в голове складывается с трудом, ей почти слышно, как шестеренки проворачиваются в сознании. Не может этого быть, чтобы он решил с ней так поступить.
Вечер утопает в желании двух мужчин угодить друг другу, а Селенит чувствует себя какой-то дорогой куклой на постаменте между ними, за которую ведут торг. Если быть честным перед собой, то как таковой сделки и не было озвучено, но мисс Мальсибер уверенна совершенно четко, все цены будут озвучены после. После демонстрации товара.
Только провожая Вильгельма до двери, позволяя поцеловать себе запястье, Селе позволяет себе присмотреться к тому, кто был ровесником отца, кто ей в отцы годился. Никак не в мужья. Его губы холодным укусом на тонкой коже, лишь едва оставив след на ней. Но Селенит не позволяет ничему омрачить свою улыбку, которой она одаривает друга отца при прощании. Она - само очарование.
вниз, разбудить чувства
это так грустно
на пути вниз
Она ждет отца в кабинете. Как-то так повелось, что все серьезные разговоры непременно должны проходить в рабочей обстановке, так, видимо, самому Гелиодору было проще настроиться, а Селенит, наоборот, отказаться от лишних мыслей. В этом кабинете она была в последний раз как раз тогда, когда обещала главе рода выйти замуж за того, за кого он сам выберет. Что она не будет возмущаться, она примет его выбор. Лишь бы он позволил ей остаться на метле, лишь бы позволил оставить хоть что-то в ее жизни, имеющее смысл.
Как глупо, как быстро она позволила загнать себя в угол.
О чем она думала? Что отец думает о ней? О ее чувствах? Какая глупость, право, быть Мальсибер и все еще верить в то, что кому-то вообще есть до нее дело?
Каждый из детей Гелиодора должен исполнить свою собственную роль, к которой его готовят. Морион был наследником, на него обращены все взгляды, к нему больше внимания, у него большая часть ответственности. А Селенит обязана принести семье пользу иначе. Она была женщиной, а значит, ее можно выгодно продать тому, кто был ее старше в два раза.
Она итак была слишком свободной благодаря первому браку, первый муж был как мягкая податливая глина, из него можно было вылепить все, что угодно. И даже против ее карьеры в квиддиче он не возражал. Семья была не очень рада тогда, но она была в первую очередь женой тогда, потому когда не возражал Уильям, им приходилось лишь озабоченно интересоваться, все ли в порядке, не нужна ли помощь, может быть, она уже передумала свои амбиции выстраивать через мимолетное хобби.
И пусть карьера в квиддиче была совершенно не мимолетным хобби, Селе любила свою работу. Только на поле она чувствовала себя свободной. И, вероятно, ее стремление сохранить это крошечное право вылилось в ту точку не возврата, в которой она и оказалась.
Пока отец где-то внизу пытался выставить за дверь мистера Розье, Селенит радовалась этим нескольким минутам наедине с собой. У нее была прекрасная возможность уложить мысли по полочкам, попытаться мыслить здраво, без паники или злости на решение Гелиодора. Впереди тяжелый разговор, который, очевидно, способен расставить все акценты по местам. Может быть, все не так уж и плохо? Может быть, она все надумала?
Мысли отчаянно пытались уцепиться за то, что вряд ли было близким к реальности, но отчего-то ей становилось легче.
Шаги отца скрадывает ковер, они становятся гулкими, но Селе все равно их слышит отчетливо в вязкой тишине, разбавленной только редким стуком часового механизма. Наверное, так же она ждала той секунды, когда Гелиодор распахнет дверь, когда была маленькой. Он по обыкновению плотно прикроет дверь, пройдет к своему столу, внимательно посмотрит на дочь, а потом уже начнет говорить. Говорить негромко, но ему и не нужно было повышать голос, чтобы все окружающие прислушивались к нему и отчетливо слышали каждое его слово.
В этот раз она виноватой себя не чувствовала, потому собиралась немного испортить маленькую кабинетную традицию:
- Надеюсь, мистер Розье остался доволен ужином, - она не оборачивается, итак есть уверенность, что именно сейчас Гелиодор закрывает за собой дверь, как и всегда после появления в своем кабинете.
вниз. по судьбе взглядом
никого  рядом
никого нет

[indent] Мерно стучала печатная машинка. Персефона заканчивала последний абзац  отчета  состоящего из сорока девяти страниц. Легкие задатки перфекциониста в ней немного негодовали - нельзя было дотянуть до пятидесяти? С определенными переменами в магическом сообществе и участившимися "происшествиями", отчеты все чаще стали превращаться в шедевры эпистолярного жанра, увеличиваясь и в количестве, и в толщине. Благо, девушка отлично набила руку в печатном деле и могла бы сойти за бравую секретаршу. Эта перспектива конечно была множество раз рассмотрена и обдумана, но непокорное внутреннее «я», желающее активных действий, противилось такой незавидной судьбе. Конечно, Перси трезво оценивала свои шансы и понимала, что раз за почти два года работы с ней не смогли нормально сработаться с десяток не последних в аврорате людей, значит вполне возможно ни повышения, ни большого следовательского будущего ей не видать. И ведь не то чтобы она была какой-то "проблемной". За ней не наблюдалось нарушений или фатальных ошибок. В том то и дело, что она толком и показать себя не успела, как люди предпочитали "укомплектовывать" свои группы теми, с кем не испытывали осложнений в общении. Теми, кому могли доверять... Иронично, учитывая, что она сама не могла похвастаться таким свойством. Ни одному из работающих во всем министерстве, и в аврорате в частности, из людей, она никогда бы не доверилась. Люди могут быть сколь угодно милыми и благодушными, но природа и чувство собственной выгоды, значимости или страха, - выберите нужный вариант, - всегда подтолкнет к обману и предательству. Человек по натуре такой. И это она знает не понаслышке... Более того, такой же считает и себя. Заботящейся только о себе любимой. И ничего удивительного или плохого в этом нет. Человек человеку волк, говорят. О, кстати в кооперативном деле, которое она только что мановением волшебной палочки отправила в нужный ящик, был замешан оборотень. Именно поэтому дело велось совместно с отделом по учету таких вот особенных существ. Вот уж точно - двойное дно в человеке. "Мохнатый" секретик.
[indent] Персефона была на работе с самого раннего утра. Узнав о том, что у нее вновь будет наставник, она немного воодушевилась. Однако, когда ей сказали кто он, ее энтузиазм слегка поутих. Конечно, мисс Фанкур знала, что не стоит судить людей по "обложке", ведь именно это с ней и делали на протяжении множества лет. И этот самый человек, то есть Итан Браун, даже частично был свидетелем сего процесса. Но все же его манеры и подход к делу заставляли девушку чувствовать напряжение и дискомфорт. Разумеется, они были знакомы. Причем не только по аврорату, но и задолго до этого - еще со школы. Они небыли друзьями и даже приятелями их не назовешь. У Персефоны вообще таковых фактически не наблюдалось за все семь лет пребывания в Хогвартсе. Но она хорошо знала, что этот человек пережил и смог переступить через все неприятности, что обрушились на него еще в юности. Переборов комплексы и насмешки, он смог поставить на место обидчиков и завоевать уважение. На последних курсах его жизнь не была похожа на ад, в отличие от нее. Итан смог "спасти" себя и превратился, кажется, во вполне уверенного и... через-чур броского на первый, - да и на второй тоже, - взгляд, человека. Конечно, Персефоне хотелось знать, как ему удалось сделать то, что не смогла она? Как он смог выбраться из порочного круга и доказать окружающим его людям, что он важен и чего-то стоит. Где была та дверь, в которую он вышел, в то время пока она стучалась и пыталась открыть не те? Ей был интересен ответ. Но сам человек, а главное его поведение и внешний вид отпугивали ее, как впрочем и любые агрессивные попытки людей открыто и позитивно общаться. Это обычно вводило Фанкур в ступор и она терялась, совершенно не умея говорить "ни о чем" или о самой себе. Наверное поэтому, она выработала безэмоциональное выражение лица - как универсальную реакцию на все внешние "угрозы" дружественной коммуникации. С точки зрения окружающих ничто не могло ее удивить или напугать. Она привыкла реагировать на все спокойно, что называется "с лицом лица", не давая тем самым заглянуть ей в душу непрошенным гостям. В окружении девушка прослыла бесчувственным чурбаном, "мертвячкой", "бревном", "ледяной принцессой" и это только самые не обидные эпитеты в ее адрес...
[indent] Одним словом, Итан Браун и его внешний вид, словно на него стошнило радугу, был весьма заметным и забавным индивидом, который никак не вписывался в восприятие Персефоны Фанкур. Беспокоилась она еще и потому, что большинству было известно, что он лиглимент. А это значило, что ее тщательно выстроенный частокол из обломков гордости, страхов, предрассудков, самозащиты и иронии - под угрозой. Ей вовсе не хотелось, чтобы какой-то щеголь заглянул ей в душу и посмеялся, увидев там не выросшую и серьезную, готовую к вызовам судьбы девушку, а маленькую обиженную и очень одинокую девчушку, которую даже она сама не хотела признавать в самой себе. Она чувствовала угрозу исходящую от нового наставника. И конечно, она могла бы саботировать и это "сотрудничество". Но вот незадача, как бы она ни любила отчетность и порядок в архивах, отсиживаться в четырех стенах ей не хотелось. Не для того она преодолевала все свои комплексы и заталкивала свое обиженное "я" как можно глубже, дабы научиться хоть как-то адаптироваться в обществе. В обществе, которое она хочет починить, исправить и вывести на чистую воду! И именно для этого ей нужно снова наступить себе на горло и проявить весь запас своего дружелюбия к человеку, который заставляет ее нервничать и пугает до чертиков своим гипертрофированным энтузиазмом.
[indent] Перси глядела на часы, встраивая на правом краю стола ровный рядок последовательно сложенных папок. Это были детали дел и отчетов, которые нужно было подшить к уже имеющимся и старым данным. Часы показывали, что ее новый начальник опаздывал уже на три минуты. Девушка смахнула невидимые пылинки с и без того чистого стола и закатила густо накрашенные черным, глаза. Потеющие ладони не добавляли спокойствия и казалось, каждая мелочь ее нервировала. Как вообще можно быть взрослым и нервничать из-за таких вот глупостей? Или может дело в том, что сегодня решится ее дальнейшая судьба?

Стук. Ритм сердца в очередной раз сбивается, пропуская лишний удар. Шаг. Под ногой со скрипом проседает старая доска, одна из многих отсыревших половиц в небольшой квартире на окраине Лондона. Свист. Ветер из приоткрытого окна врывается в помещение, с шуршанием разнося лежащие на столе листы бумаги, исписанные именами и датами. Вздох. В груди зреет большой комок горького разочарования, еще утром казалось, что он близок к разгадке как никогда. Тщетно. Сидя в четырех стенах словно узник в Азкабане уже много недель, Прюэтт ни на дюйм не продвинулся вглубь по дорожке из кровавых следов, ведущих к обнаружению имени виновного. Необходимо было выстроить все события последних шести месяцев и собрать воедино доказательства непосредственно на месте смерти, но сил вернуться в наполненный когда-то смехом дом ему пока не хватало. Трус. Несмотря на то, что каждая мелкая деталь сентябрьского вечера глубоко отпечаталась в памяти, к воспоминаниям то и дело примешивались ложные кошмары, сбивавшие с толку и не дававшие четко провести грань между реальностью и вымыслом.
Крик. Из головы не выходит придуманный им самим зов о помощи, в отчаянье брошенный знакомым женским голосом. Гидеон! Липкая алая жидкость на собственных руках, цветочный запах любимых духов исходящий от мертвенно бледной кожи, вывернутая под неестественным углом нога, глубокая рана зияющая на лбу, запачканные в крови золотые локоны в беспорядке раскинутые по полу, звенящая тишина пустого помещения. Они ее пытали. Для людей Темного лорда мало просто прервать жизнь человека, гораздо приятнее получить полный спектр садистких удовольствий до того, как из палочки вырвется неотвратимое убивающее заклятье.
Помни. Какая сегодня дата на календаре? Что сейчас, день или ночь? Спал ли он в последние несколько суток, когда последний раз ел? В комнате царила полутьма с того самого момента, как Гидеон вошел в недавно снятую скромную квартиру, отправившись туда сразу после похорон Вивиан. Воспоминания о прощальной церемонии проявлялись застывшими отрезками, будто недвигающиеся маггловские колдографии. Он помнил, что погода, словно издеваясь, была солнечная и теплая; что ему так и не хватило смелости, чтобы посмотреть в глаза родителям невесты; что рядом стояли брат и сестра; что было произнесено много теплых слов, которые совсем потеряли смысл без ее существования. А дальше только всепоглощающая темнота и беспросветный туман, прерываемые лишь рефлекторными механическими действиями собственного тела, не дававшими Прюэтту отправиться на тот свет раньше времени. Кажется, он ел пару дней назад и даже немного вздремнул, засмотревшись на язычки пламени в камине.
Живи. В Аврорате Гидеону дали отпуск на целых два месяца, думая, что перерыв в работе пойдет тому на пользу. Напротив, он бы с большим удовольствием с головой погрузился в дело, чтобы хоть на секунду вырваться из замкнутого круга разрушающих мыслей и бардака, что отныне царил в его квартире. Чтобы появился иной смысл вставать с кровати по утрам, чтобы не теряться во времени, чтобы кто-то диктовал ему что делать и как. Тем не менее, о том, чтобы прийти на собрания Ордена Феникса пока не было и речи. Высокая цена, которую Гидеон заплатил за членство в организации Дамблдора, желчью распространялась по его груди, вызывая лишь приступы гнева. Было время, когда он винил всех. В первую очередь себя, во вторую - Пожирателей, но частенько доставалось и Альбусу. Прюэтт не сдерживался ни словесно, проклиная собственную гордыню и неосмотрительность; ни физически, опрокидывая на пол мебель и швыряя подвернувшиеся под руку предметы в стены к полному неудовольствию ни в чем не повинных соседей. Со временем такие вспышки стали редкостью, уступив место холодному безразличию.
Стук. Опять удар сердца? С чего так громко. Шаг. Почему половица скрипит совершенно по-другому? Крик. Гидеон! Голос совсем не похож на тот сладкий медовый шепот, что когда-то ласкал его слух. Опять стук. На этот раз куда настойчивее, будто кулаком били во входную дверь, требуя ответа. Прюэтт медленно отошел от импровизированной доски расследования на стене, заполненной фотографиями и документами, связанными между собой красными нитями, а затем на ватных ногах вышел в коридор. Пришлось сделать над собой ощутимое усилие, прежде чем дернуть за витиеватую ручку. Видеть никого не хотелось, но посетитель мог оказаться из Аврората и прийти, чтобы попросить Прюэтта заранее выйти из отпуска. Вздох. Дверь с тяжелым скрипом открылась, на пороге стоял младший рыжий брат.
- Фабиан, - произнес Гидеон хриплым, отвыкшим от разговоров голосом.

Как и большинство родителей, посвятивших значительную часть собственной жизни воспитанию детей, Тесса до последнего сопротивлялась тому, чтобы отпускать своего младшего сына из фамильного гнезда – в особенности после того, как меньше года назад единственная дочь разбила ей сердце, сбежав с рыжим Уизли. И только лишь долгие уговоры супруга, считающего, что жизнь под отцовской крышей портит мужчину, да наличие у вчерашнего выпускника пусть и не такой серьезной, как у старшего сына, но, все же, работы, смогли убедить ее в принятии неизбежного.  Поиски съемного жилья в магическом квартале Лондона на пике высокого летнего сезона, правда, оказались куда труднее, чем юный Прюэтт мог себе в принципе представить: в одной квартире сосед, похоже, держал у себя дома авгурея, от протяжного низкого переливчатого крика которого прямо во время просмотра не спасали даже наложенные на дверь и стены шумоподавляющие заклинания. Во второй до него явно обитал болотный тролль – такой затхлости он даже в полузаброшенных находившихся под Черным озером подземельях Хогвартса не чувствовал. Ну а в третьей с него запросили настолько баснословную сумму ренты, что ее навряд ли смог бы покрыть даже контракт на игру в основном составе «Стоунхейвенских Сорок», не говоря уже подписанном им пока что на игру в запасном. У родителей же, явно до последнего мечтавших, что младший пойдет по стопам старшего брата и займется спасением жизней, а не «этими своими опасными полетами», он уж точно не хотел просить денег – потому, было принято волевое решение пока поиски отложить минимум до конца лета, в надежде, что к тому времени туристы и гости столицы сбегут по домам из-за начала дождливого сезона. Благо, вторую часть дня было трудно испортить.

Фабиан золотой монетой отстукивает по неровной барной стойке ритм застрявшей в голове со вчерашнего вечера мелодии, пока усталый бармен с синяками под глазами и залысиной на пол головы наливает ему медовуху. Несмотря на то, что это уже было его второе по счету лето в совершеннолетнем возрасте, по-настоящему ощущать себя взрослым бывший гриффиндорец начинает только после выпуска. Словно, лишь вместе со сданными экзаменами и последней поездкой на Хогвартс-экспрессе все те детские переживания и эмоции трансформировались в нем во что-то качественно новое. Конечно же, все это было абсолютнейшим заблуждением, но вы попробуйте в этом разубедить восемнадцатилетнего подростка, полного уверенности, что уж он-то к своим годам познал эту жизнь. Солнце для него светило теперь по-другому, известный ему с самого детства «Дырявый котел» сегодня казался меньше, чем когда-либо в воспоминаниях, ну а пинта холодной медовухи должна была стать вишенкой на торте его сегодняшнего такого взрослого вечера. «Торт» же этот, он, к слову, собирался съесть не один, а в компании – Джейсон Вогтейл, что во время учебы делил с ним и Тедом одну спальню в башне Гриффиндора, хоть и покинул школу на два года раньше них, решив, что творческой личности аттестат Ж.А.Б.А. не так уж и важен, но, даже не смотря на это, несомненно, смело мог считаться их третьим мушкетером. Фабиан друга не видел вот уже почти год – все прошлые рождественские каникулы он провел с семьей, а на пасхальных – в так глупо смотревшихся на нем рубашке с криво перекрашенным заклинением в попытке казаться взрослее и солиднее факультетском галстуке, подписывал в «Трех метлах» свой первый контракт с одним из рекрутов, что весь последний курс присутствовали на большинстве школьных матчей в поисках новых талантов. В том же пабе чуть позже в тот день он напился с друзьями на радостях. Да так, что, чуть было, документы эти не потерял – если бы не мистер Беннет, держащий лавку старьевщика и в удачное время ее закрывавший и заметивший выпавший из внутреннего кармана пиджака конверт, спортивная карьера Прюэтта, возможно, сложилась бы совсем по-другому. И это была лишь одна из тех историй, которыми вчерашний выпускник хотел сегодня поделиться с другом. Он хоть и рассказывал тому в письмах о побеге сестры, своем расставании с Доркас, экзаменах и прочем, но сухо и кратко, словно опасаясь, что Джейсон может сейчас уже жалеть о своем решении покинуть школу, и его истории о Хогвартсе посыпать соль не незажившую рану. Воспитанный в традициях, что школа является неотъемлемой частью жизни, Фаб и представить себе не мог, как на такое можно решиться и сколько мужества для этого нужно иметь, потому сегодня в его планах было проговорить с лучшим другом если не до рассвета, то минимум до глубокой ночи.

- Благодярю, сдачи не надо, - он оставляет галлеон благодарному бармену и, взяв в каждую руку по стакану медовухи отправляется за один из столиков у стены.
 

анна поправляет капюшон новенького красного плаща и рассыпает рыжие волосы по плечам. ей всего девять и наконец-то мама дошила красный плащ, как в той книге про добрую волшебницу. маленькая анна представляет что ее рыжие волосы перестали быть рыжими и деревенские ребята наконец-то с ней играют и не называют подкидышем фей. в деревне ее мать за глаза называют ведьмой, а приветствуя — госпожой травницей. а вот маленькие дети совершенно не стесняются прогонять анну с городской площади, стоило ей там появиться. говорят, что она порождение дьявола, что она не должна жить там же где и все простые дети. они говорят ей, что именно поэтому ее мама живет в лесу, среди дикого зверья. анна уже даже не пытается рассказать, как ее мама выхаживает воробьев подбитых мальчишками или лис, едва вырвавших лапу из капкана. девочка баюкает в ладонях замерзшую синицу и дышит на нее теплым воздухом и до первой оттепели наблюдает, как они скачут по балкам избушки, вместе с снегирями и щеглами.

мама обвязывает вокруг запястья анны деревянные бусы с тонкой вязью вырезанных рун. тридцать бусин из тридцати сортов деревьев, срубленных в каждый из дней лунных фаз. их сила должна защитить от оборотней, гуляющих по лесу, как и сшитый ее руками плащ, с вплетенным в пряжу шепотом далеких предков, прибывших с севера давным-давно. мать анны знала многое о магии, как и о ее цене. мать анны часто оставляла девочку одну, спеша на сложные роды в деревне — мать анны не могла отказать нуждающимся в помощи. в такие дни деревенские приносят в дом много выпечки в знак благодарности и маленькая анна всегда набирает полную корзинку для бабушки, чтобы порадовать и ее. бабушка давно жила в уединении, найдя общий язык с лесными тварями, которые сторонились нахоженной к ее избушке тропы. к ее очагу приходили отдыхать боги и она молча поила их чаем с весенними листьями крапивы и долго махала вслед, когда они уходили. она тоже учила анну своему ремеслу [поэтому анна не боится ходить через лес одна. лес не может причинить ей зла]

сегодня ее мать ушла в деревню на бдение рядом с умирающей старушкой, которую любила вся деревня. ведьмы всегда знали заранее за кем должен прийти Смерть. они просто чувствовали его приближение, словно за спинами умирающих мир подергивался легким туманом. ведьмы з н а л и. но анна еще не была ведьмой, поэтому увидев растущее количество еды оставленной на крыльце девочка достала любимую корзинку и постелила в нее расшитое полотенце. она сама его расшивала и заговаривала не давать еде остыть, чем безмерно гордилась [ей давно не терпелось воспользоваться случаем и порадовать своими успехами бабушку] анна совсем не привыкла бояться леса, ведь мамина магия и бабушкины договоренности всегда берегли ее от беды. анна не знала, что нужно бояться.

девочка идет по слегка размытой весенней тропе и радуется шуму, наполняющему лес. то тут, то там мелькали знакомые пташки и анна весело смеется. вдоль тропы уже во всю цветут подснежники и крокусы, во всем своем разнообразии и красочности. первое приветствие просыпающегося леса. в такие весенние дни ей казалось, что лес — ее друг. весенний лес пах прелой листвой и хвоей, слегка грибами и тающим снегом, но никак не опасностью или угрозой. в задумчивости перебирает деревянные бусины оберега, решая сойти с тропы сейчас и нарвать цветов бабушке? [а вдруг они завянут?] или собрать букетик уже ближе к избушке? [а если дальше их не будет?] начинает гадать на пальцах, вспоминая считалочки которые успела выучить у городских детей. но давний запрет суровой рукой ложится на плечи анны и она снова подхватывает корзинку, спеша угостить бабушку пирожками. сама анна обожала пирожки, которые фрау фрондайн делала из доморощенной свинины. они всегда были идеальны. может однажды анна выведает у нее рецепт и мясо в обмен за услугу и наготовит себе столько пирожков, сколько не сможет съесть [маленькая мечта маленькой девочки]